— Да, — пожал плечами султан. Изабелла велела себе: "Вот сейчас. Он разрешит, если я как следует, попрошу. Этот отец Джованни — приятель месье Корнеля. Они разговаривали, как друзья. И я узнаю — откуда у него сабля капитана Стефано".
— Папа, — Изабелла подняла большие, зеленовато-серые глаза, — раз уж тут монах — можно я исповедуюсь? Я ведь десять лет этого не делала.
— И в чем тебе, интересно, исповедоваться? — проворчал Сиди Мохаммед. "Каяться в своих грехах надо перед Всевышним, а не перед каким-то человеком, все равно вы оба создания Божьи, чем он тебя лучше?"
— У нас по-другому, — упрямо ответила Изабелла. "Он меня даже не увидит, я буду за ширмой, как положено".
— Еще бы ты не была, — заметил отец, и бросил Гато, что лежал рядом с затухающим костром, — кусочек рыбы. Кот довольно заурчал. Сиди Мохаммед вздохнул: "Они же все равно, что евнухи, эти монахи. Никакой опасности нет".
— Ладно, — усмехнулся отец, — пусть приезжает сюда, выслушает тебя, я велю Малику это устроить.
— Спасибо, папа, — Изабелла отставила тарелку и взяла его руку. "Я должна знать, — твердо сказала она себе. "Если он выжил, он давно уже женат, и счастлив, и дети у него. Он все равно никогда меня не любил. Но я должна знать".
Сиди Мохаммед улыбнулся: "Что ты, девочка моя. Я сейчас уеду на юг, с этим Корнелем, до весны — как я могу отказать своей жемчужине, мы ведь так долго не увидимся".
— Вернешься с золотом, — поддразнила его Изабелла и вскочила: "Пошли, папа, я обещала тебе морскую прогулку. Охранники отправятся за нами. Я переоденусь".
Она побежала к вилле — невысокая, легкая, рыже-каштановые, распущенные волосы спускались из-под невесомой вуали на спину. Султан, глядя ей вслед, подумал: "Аллах, как мне тебя благодарить, за эти десять лет".
Сиди Мохаммед велел евнуху: "Пусть готовят лодки, мы идем в океан".
Пьетро повертел в руках пистолет и поднял на Федора глаза: "Какой красивый! А почему вы его сейчас папе не отдаете, дядя Теодор? А можно будет из него пострелять? А…". Федор приложил палец к губам мальчика и подмигнул ему:
— Отдам, когда уезжать будете, сейчас он твоему отцу ни к чему. Это его, — он забрал у племянника оружие и погладил рукоятку слоновой кости, — он у меня одиннадцать лет был. Пусть теперь к законному хозяину возвращается. Пострелять мы можем из моего, — Федор потрепал рыжие кудри мальчика, — сейчас папу твоего месье Малик заберет, а мы с тобой прогуляемся. Заодно научу тебя ножик кидать.
Пьетро открыл рот и помолчал: "А вы умеете, дядя?"
— Угу, — рассмеялся Федор. "У меня в Париже знакомые есть — Робер и Франсуа, они много что умеют, такого. Вот и научился. Для тебя, кстати, мула приведут".
— Я на лошади хочу, — Пьетро обиженно вздохнул.
— Тут берберские лошади, они не для детей, — объяснил ему Федор. "У них характер очень горячий. А на верблюде, как ты и просил, прокатимся. Беги, — он взглянул на рясу мальчика, — переоденься".
Джованни сидел, скрестив ноги, разложив вокруг себя чертежи и заметки Федора. "Силы мускулов недостаточно, — сказал он, подняв темные глаза. "Ты просто не сможешь махать этими крыльями. Здесь нужна сила горения, как в воздушном шаре".
Федор прошелся по комнате и развел руками: "Воздушным шаром совершенно невозможно управлять, единственное, что, получается — опустить его на землю. Он слишком зависит от потоков воздуха, ветров…, В общем, я погорячился, когда обещал королю Людовику регулярные полеты из Парижа в Лондон".
— Полеты будут, — спокойно сказал Джованни, собирая в стопку тетради. "Я же тебе показывал, эти чертежи, что я по памяти скопировал. Корабля, который двигается силой пара. Мне так и не сказали — чьей они руки. Но не синьора, да Винчи, более позднего времени. Там и подводная лодка есть, в той папке, и крылатые ракеты".
Федор замер. "Ракеты, начиненные порохом, — пробормотал он, — с паровым двигателем. Как в Китае".
— В Китае нет парового двигателя, — рассмеялся Джованни, вставая, оправляя рясу, — если не считать ту копию машины Вербиста, что я построил. Но, — он прислушался, — я этого так просто не оставлю, Теодор. Не умру, пока не увижу такой механизм в действии. Вот и этот месье Малик приехал.
Провожая его к двери, Федор остановился: "Я понимаю, это исповедь, ты там почти не говоришь. Но все же — постарайся узнать, может, этот человек слышал о моей кузине. Кто это вообще такой?
— Член семьи султана, — Джованни пожал плечами, — а больше месье Малик ничего не сказал. А вообще, — он усмехнулся, — разные бывают исповеди. В Картахене мне просто велели облачение монахини достать, на этом все и закончилось. Не волнуйся, — он положил руку на плечо Федору, — я попробую задать тому человеку несколько вопросов.
Двери рияда открылись. Малик, на вороном жеребце, перегнувшись в седле, коротко спросил: "Вы готовы?".
Джованни помахал Федору. Тот взял Пьетро за руку: "Жена, что ли, у него христианка, у Сиди Мохаммеда? Вообще умный человек, многим монархам европейским у него бы поучиться стоило".
— А, — радостно сказал мальчик, — вот и мул, дядя Теодор, проводник его ведет.
Уже оказавшись на спине мула, пробираясь вслед за лошадьми по улицам города, Пьетро улыбнулся: "Как хорошо! Теперь мы с папой не одни, дядя мне все, рассказал — какая у нас семья большая. Я не сирота, — он закрыл глаза и шепнул: "Не сирота".
Он выехали на широкую, мощеную светлым камнем дорогу, что вела к северу. Мальчик, чувствуя на лице теплое, полуденное солнце, нагнав рыжего жеребца дяди, спросил: "А пообедаем мы где?"
— Уже проголодался, — усмехнулся Федор. "Полную тарелку кускуса с медом съел, чуть ли не кувшин молока козьего выпил — и уже проголодался".
— Я расту, — серо-зеленые глаза весело заблестели. Федор вздохнул: "Он на отца Корвино, конечно, похож. И на меня, и на Степу — мы же все кузены. На Степу…, - он вспомнил уклончивый взгляд брата там, на узкой иерусалимской улице. Федор сказал себе: "Ерунда. Он с Евой только на улице и виделся, им же нельзя наедине с женщинами оставаться. Ева…, - Федор тихо вздохнул: "Это я, конечно, во всем виноват, больше никто. Теперь ее сына надо в люди вывести, иначе нельзя".
— Пьетро, — спросил он, сворачивая вслед за проводником к узкой тропинке, что вилась в скалах, — а ты кем хочешь стать, когда вырастешь?
— Священником, конечно, — недоуменно отозвался мальчик, — кем же еще. Смотрите, дядя Теодор, — восторженно закричал он, — голуби, и как много!
Птицы, напуганные стуком копыт, закружились в голубом, чистом небе. Федор заметил: "Сейчас доберемся до плато, — он указал рукой на вершины скал, — я по цвету вижу, там охра. Нарисую мишени на камнях, и будем стрелять".